— Мне только что сообщили, — сказал он. — Они все едут сюда.

2

Красный «Руссо-Балт» летел по ночной Москве, явно превышая все скоростные лимиты. Хорошо ещё, что улицы в этот предрассветный час были почти что пустынны. И Макс не мог взять в толк, для чего им нужно так гнать сейчас? Их явно никто не преследовал. А подчиненные герра Асса теперь при всем желании не смогли бы выполнить указания своего босса.

Впрочем, Макса беспокоила отнюдь не перспектива того, что дорожная полиция остановит их за превышение скорости. На такие вещи в Москве давно перестали обращать внимание — слишком уж невысокой стала теперь интенсивность движения в Первопрестольном граде. Нет, стыдясь самого себя, Макс должен был признать, что он слишком опасается скорой встречи с Настасьей. И рад был бы оттянуть эту встречу хотя бы ненадолго.

При этом он, Максим Берестов, почти не удивился, когда увидел на переднем сиденье «Руссо-Балта» своего знакомца Александра Герасимова, который то и дело оглядывался, чтобы бросил на Макса преисполненный презрения взгляд. Тот поначалу хотел заговорить с Сашкой: извиниться за своё вранье. Но потом решил: этому молодому человеку его извинения даром не нужны. А потому вместо этого Макс предпочел по-быстрому разобраться со своим ножным браслетом. Марья Петровна Рябова явно заметила, как он снял и куда положил это свое украшение, но ничего по этому поводу не сказала.

Она вообще почти ничего не говорила с того момента, как «Руссо-Балт» отъехал от окруженного ангара. И даже не удосужилась представить друг другу тех, кто катил сейчас по Москве в красном электрокаре.

Максим Берестов, пожалуй, не испытал бы удивления, если бы в машине с ними оказалась еще и фокусница Наташа Зуева. Однако женщину, что вела сейчас электрокар по ночным московским улицам, он, Максим Берестов, никогда прежде не видел. Хотя черты лица незнакомки упорно казались ему знакомыми. И вот это, пожалуй, удивляло его по-настоящему.

Марья Петровна наконец-то заметила, как пристально Макс разглядывать отраженное в зеркале лицо этой женщины. И решила всё-таки этикетом не пренебрегать.

— Разрешите представить вас друг другу, — проговорила она. — Ольга Андреевна, как вы, вероятно, уже поняли, наш новый пассажир — это Максим Алексеевич Берестов. А вам, доктор Берестов, я рада представить Ольгу Андреевну Булгакову, которая любезно согласилась довезти всех нас до пункта назначения. В обычное время — когда Ольга Андреевна не участвует в подобных приключениях, — она заведует литчастью Художественного театра. Который, между прочим, носит имя одного из её родственников.

«Так вот оно что! — подумал Макс. — Вот почему это лицо мне показалось смутно знакомым! Фамильное сходство даже через столько поколений заметно».

А вслух сказал:

— Да, колода и вправду тасуется причудливо…

Даже в зеркале было видно, как лицо Ольги Булгаковой озарило приятное удивление.

— Так вы тоже поклонник творчества Михаила Афанасьевича — как и ваша матушка? — спросила она.

— А откуда вы знаете, каковы были литературные пристрастия моей матушки? — изумился Макс.

И по выражению лица Ольги Булгаковой он тотчас понял, что этот вопрос отчего-то смутил молодую женщину.

— Видите ли, — выговорила она, наконец, — несколько часов назад ко мне в театр приехал ваш отец. Собственно, из-за этого я и оказалась в итоге за рулём этой машины. Она ведь принадлежит Настасье, вашей невесте, не так ли?

— Да, машина принадлежит Настасье, дочери Марьи Петровны. — Он вдруг страшно разозлился и ощутил адскую, непереносимую усталость.

3

Когда господин Ф. назвал имена всех четверых, что ехали сейчас к башне ЕНК на Настасьином «Руссо-Балте», у Алексея Фёдоровича Берестова вырвался отчётливый вздох облегчения. А вот сама Настасья ощутила такой страх, какой испытывала всего лишь пару раз в жизни — в прошлом году. Один раз — когда она и её тогдашний жених Ивар Озолс едва не попали в лапы к колберам. И ещё — чуть позже, когда ныне покойный Мартин Розен, лидер пресловутых «Добрых пастырей», пытался изнасиловать её на площадке для выгула собак за мотелем «Сириус».

Однако тогда её страх имел под собой вполне реальную почву. Кто не испугался бы на её месте? Теперь же Настасья не могла бы и самой себе объяснить, от чего именно сердце в её груди начало кувыркаться, словно какой-нибудь цирковой акробат. Впрочем, быть может, и не как акробат, а как коверный клоун. В последний раз Настасья была в цирке десять лет назад. Тогда она ещё ходила в гимназию вместе со свои другом Иваром. Тогда её родители ещё носили свои собственные лица — не краденые. И тогда она еще понятия не имела, что означает слово «трансмутация».

А теперь между двумя кувырками своего сердца Настасья попробовала понять, что именно привело её в такой ужас. Мысль о том, что ей придётся рассказать Максу всю правду? Что он её не простит, даже если эту правду узнает? Или — самое худшее: что ей всё-таки придётся выдвинуть Максу то требование, о котором говорил её отец. Потому что — её отец, которого она предала, как предала до этого (обоих своих женихов) своего жениха, мог быть в чем-то прав.

И — да: пожалуй что именно мысль о возможной папиной правоте и ужасала Настасью больше всего. Но обдумать это, оценить, так ли это на самом деле, она не успела. Потому как господин Ф., который неотрывно на неё глядел и явно догадывался о каких-то её мыслях, сказал:

— Но, пока они не приехали, вы, Настасья Филипповна, должны переговорить с вашим отцом. Его сейчас отвели в кризисный центр — до выяснения обстоятельств. И я готов немедленно проводить вас туда.

Алексей Фёдорович открыл было рот — явно хотел предложить пойти с ними вместе. Однако потом перехватил взгляд Настасьи и предпочёл промолчать.

— В чем его обвинят — моего папу? — Сердце Настасьи снова сделало кувырок, и эти слова у неё вышли сдавленно — как бывает при сильной нехватке воздуха.

— Пока что он подозревается в присвоении чужой личности и мошенническом захвате руководства корпорацией «Перерождение». Но… — Господин Ф. на миг запнулся, однако потом все же продолжил: — Есть обвинения даже более неприятные. Потому-то корпорация «Перерождение» и попала в поле зрения ОСБ — ещё даже до нынешнего кризиса. Ваш отец несколько месяцев экспериментировал с геномом животных. Ставил, скажем так, не вполне этичные и не вполне законные эксперименты.

— Вы имеете в виду, — спросила Настасья, — что он испытывал на макаках биотехнологию, над которой он работал?

Она чуть было не сказала: технологию реградации. Однако — скажи она